УДК 94(47).081.4

ТУРЕЦКИЕ ВОЕННОПЛЕННЫЕ В КУРСКОЙ ГУБЕРНИИ В ПЕРИОД РУССКО-ТУРЕЦКОЙ ВОЙНЫ 1877–1878 ГГ.

Познахирев Виталий Витальевич
Смольный институт Российской академии образования
кандидат исторических наук, доцент кафедры истории и социально-политических дисциплин

Аннотация
В статье рассмотрены вопросы, связанные с интернированием турецких пленников в населенные пункты Курской губернии в 1877–1878 гг., а также их последующей репатриацией и натурализацией. Особое внимание автор уделяет проблеме борьбы российских властей с заболеваемостью среди турок и выработке мер по снижению уровня их смертности.

Ключевые слова: военнопленные, Курск, Курская губерния, русско-турецкая война, сыпной тиф, уровень смертности, Харьковский военный округ, этапирование


TURKISH PRISONERS OF WAR IN THE PROVINCE OF KURSK DURING THE RUSSIAN-TURKISH WAR OF 1877–1878.

Poznakhirev Vitaly Vitaliyovych
Smolny Institute Russian Academy of Education
Candidate of Historical Sciences, associate professor Department of History and the social and political disciplines

Abstract
The questions related to the internment of Turkish prisoners in settlements of Kursk province in 1877–1878, as well as their subsequent repatriation and naturalization. Particular attention is paid to problem of the struggle Russian authorities with disease among the Turks and the development of measures to reduce their mortality.

Keywords: Kharkov Military District, mortality rate, prisoners of war, province of Kursk, the Russian-Turkish war, the transportation, typhus


Библиографическая ссылка на статью:
Познахирев В.В. Турецкие военнопленные в Курской губернии в период Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. // История и археология. 2013. № 4 [Электронный ресурс]. URL: https://history.snauka.ru/2013/08/780 (дата обращения: 13.07.2023).

Вопрос о размещении в Курской губернии турецких военнопленных впервые был поставлен 15 мая 1877 г., когда Министр внутренних дел потребовал от губернаторов (в т.ч., и от Курского) представить список зданий, «в которых могли бы быть помещены военнопленные казарменным способом» с указанием «какое число людей возможно поместить в каждом здании» [1]. Уже на следующий день, т.е., еще явно не располагая полной информацией, Курский губернатор А.Н. Жедринский телеграфировал в Петербург, что в губернии «могут быть размещены казарменно до семисот военнопленных, из них [в] Курске, Белгороде и Рыльске по двести человек» [2].

Правда, первые донесения с мест носили куда менее оптимистичный характер. Так, в Белгороде, по докладу городского головы, не нашлось ни одного свободного помещения. В Обояни и Старом Осколе владельцы пустующих домов отказывались сдавать их в наем для турок, а в самом Курске хотя и соглашались, но требовали за это явно непомерную арендную плату. Впрочем, судя по тому, что во всех названных городах пленные, как мы увидим ниже, в конечном итоге были расквартированы, А.Н. Жедринский, похоже, нашел способ заставить местные власти считаться с мнением не только домовладельцев, но и губернатора.

Спустя 3 месяца, 14 августа 1877 г. в Курск прибыла для расквартирования первая партия военнопленных в количестве около 800 человек. К сожалению, установить откуда именно прибыли эти люди не представилось возможным. Наиболее логичным было бы предположить, что речь идет о части гарнизона крепости Никополь (ныне город Никопол в Болгарии), капитулировавшей 4 июля того же года. Вместе с тем, документы Главного штаба не называют Курск в числе населенных пунктов, предназначенных для размещения турок, плененных в Никополе.

Однако, как бы то ни было, из указанного количества пленных 300 чел. были направлены в Рыльск и по 100 – в Обоянь и Путивль. Остальные 300, в т.ч., и все офицеры разместились непосредственно в губернском городе. При этом нижним чинам (рядовому и младшему командному составу) были отведены помещения в Николаевских казармах, где они содержались под конвоем вплоть до своей репатриации. Офицеры же, имея право свободного передвижения в пределах города, предпочли арендовать квартиры у частных лиц, тем более что в соответствии с «Положением о пленных Восточной 1877 г. войны» [3] по своему денежному содержанию они были практически полностью приравнены к офицерам русской армии.

До конца осени 1877 г. количество пленных в Курской губернии оставалось практически неизменным. Однако взятие крепости Карс 6 ноября 1877 г., ожидаемое со дня на день падение Плевны и начавшийся «поход за Балканы» вновь актуализировали проблемы приема и размещения военнопленных противника.

Циркуляром от 30 ноября 1877 г. начальник Главного штаба уведомил Командующего Харьковским военным округом (ХВО), в который входила и Курская губерния, о том, что в Округ «назначено для размещения 8 000 человек пленных турок из числа взятых под Плевной», одну тысячу из которых предполагается «размесить в Курске, а равно и уездных городах Курской губернии» [4]. А еще спустя месяц штаб ХВО донес в Главный штаб, что «1 000 человек пленных турок, взятых под Плевной и назначенных на водворение в Курскую губернию, будут размещены в городах: Старый Оскол – 100 чел., Рыльск – 250, Белгород – 300, Путивль – 135, Короча – 150 и Суджа – 65 [5].

С прибытием указанных пленных в течение января 1878 г. число турок в губернии достигло примерно 1 800 чел., в т.ч. 2 генерала (Адиль-паша и Ариф-паша) и около 100 офицеров, что составило 2,72% от общего числа военнослужащих противника, этапированных в Россию на протяжении всей войны. Принимая во внимание тот факт, что военнопленные были размещены в сорока губерниях европейской части России, данный показатель следует отнести к числу средних.

Характерными особенностями пленных «второй волны» было их неудовлетворительное физическое состояние, вызванное, главным образом, плохим питанием в осажденной Плевне и недостатком обмундирования. Вследствие этого многие турки страдали различными формами тифа, дизентерией, оспой и целым рядом иных болезней, справиться с которыми властям не удалось ни на русско-румынской границе, ни в ходе транспортировки пленных вглубь страны, ни даже в первые месяцы их пребывания в России.

Отмеченное обстоятельство предопределило рост уровня смертности среди пленных. При этом, поскольку указанный показатель в исследовании проблем военного плена является одним из ключевых, представляется целесообразным остановиться на нем несколько детальнее.

Хотя сохранившиеся статистические материалы и отличаются неполнотой, можно с высокой степенью уверенности говорить о том, что к исходу марта – началу апреля 1878 г. смертность пленных в губерниях ХВО характеризовалась данными, представленными в Таблице 1.

Таблица 1. Уровень смертности военнопленных в губерниях Харьковского военного округа в период Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. (по состоянию на 1 апреля 1878 г. [6].

№ п/п

Регион

Всего размещено

Из них умерло

Уровень смертности (гр. 4 / гр. 3)

1

2

3

4

5

1

Курская губ.

1 839

246

13,37 %

2

Черниговская губ.

408

37

9,07 %

3

Полтавская губ.

2 524

214

8,48 %

4

Орловская губ.

2 111

150

7,11 %

5

Харьковская губ.

3 167

124

3,91 %

6

Воронежская губ.

1 794

60

3,34 %

7

Итого по губерниям ХВО

11 843

831

7,02 %

8

По России в целом

67 604

6 487

9,6 %

Что же касается собственно населенных пунктов Курской губернии, то здесь на тот момент наблюдалась картина, представленная в Таблице 2 [7].

Таблица 2. Уровень смертности военнопленных в городах Курской губернии в период Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. (по состоянию на 1 апреля 1878 г.). [7].

№ п/п

Населенный пункт Курской губ.

Всего размещено

Из них умерло

Уровень смертности (гр. 4 / гр. 3)

1

2

3

4

5

1

г. Суджа

65

15

23,07 %

2

 г. Короча

 151

 24

 15,89 %

3

 г. Рыльск

 558

 60

 10,85 %

4

 г. Путивль

 240

 17

 7,08 %

5

 г. Белгород

 309

 15

 4,85 %

6

 г. Обоянь

 108

 3

2,78 %

7

 г. Ст. Оскол

 100

 2

 2,0 %

8

 Итого по уездам без г. Курска

 1531

 136

 8,88 %

 9

 г. Курск

 308

 110

 35,7 %

Как видно из приведенных данных, смертность пленных в Курской губернии оказалась практически вдвое выше среднего показателя по ХВО и намного превысила среднероссийский. При этом к сказанному необходимо добавить, что в рассматриваемый период Курская губерния по данному показателю не только резко отличалась от любой другой губернии ХВО, но и занимала третье место в России (после Вологодской и Ярославской губерний, в которых погибло 24,17 % и 18,07 % пленных соответственно).

Обращает на себя внимание то, что статистику в наибольшей степени «испортил» сам губернский город, ибо смертность пленных в уездах, в целом, укладывалась в рамки средних показателей.

Наконец надо признать, что реальная ситуация выглядела намного хуже, ибо приведенные абсолютные показатели отражают уровень смертности лишь тех пленных, которые числились размещенными в Курске. Что же касается тех, которые, следуя через Курск транзитом, были сняты со своих эшелонов в виду заболевания и скончались в лечебных учреждениях города, то эти люди вообще оказались за рамками какой-либо статистики.

А между тем смертность среди последних была чрезвычайно высокой. Так, 26 февраля 1878 г. курский губернский воинский начальник информировал губернатора о том, что «умерло из числа водворенных в г. Курске нижних чинов: в лазарете при местном батальоне – 6, в городской больнице – 56 и из оставленных проходящими поездами в городской больнице нижних чинов – 282» [8]. Таким образом, смертность среди «транзитных» пленных в 4,5 раза превышала смертность среди тех, кто был «водворен» непосредственно в городе, и вряд ли через месяц это соотношение принципиально изменилось.

Отмеченный феномен, не имеющий аналогов ни в одной из российских губерний, мы склонны объяснять тем, что в первые месяцы 1878 г. Курск принял и разместил на своей территории беспрецедентно высокое число больных (главным образом – тифом) турецких военнопленных.

В обоснование к сказанному сошлемся на то, что из 6 011 турок, снятых со своих эшелонов в виду болезней в период с декабря 1877 г. по март 1878 г. на всех станциях всех железных дорог России, и соответственно, госпитализированных в ближайшие лечебных учреждениях, на Курск, по статистике, приходится 1 533 чел., т.е., каждый четвертый (!).

Ни один другой город страны по этому показателю даже не приблизился к Курску. И для того чтобы оценить его в полной мере заметим, что примерно столько же больных пленных было выявлено и госпитализировано на всех станциях железных дорог, проходящих по территориям семнадцати губерний Киевского, Московского и Петербургского военных округов вместе взятых.

Более того, по нашим оценкам, речь в данном случае идет не просто о больных, а о тех лицах, которые находились в наиболее тяжелом состоянии. В пользу сказанного говорит то, что в январе-феврале 1878 г. на ст. Курск со стороны Киева и Харькова, ежедневно прибывало до 1,5 тыс. пленных, взятых, в основном, в районах Плевны и Шипки-Шейново. Вряд ли при таком наплыве людей курские врачи располагали временем и возможностями искать первичные признаки заболевания. Скорее всего, госпитализировались главным образом те, кто отказывался от пищи, был не в состоянии передвигаться или вообще находился в бессознательном состоянии.

Судя по всему, столь массовый приток больных, к тому же отделенных от врачей «языковым барьером», оказался просто не по силам курской медицине, располагавшей лишь земской больницей на 150 коек (не считая военного лазарета на 30 коек) и лишившейся с началом войны значительной части своих наиболее молодых, энергичных и амбициозных врачей, поспешивших перейти в учреждения военного ведомства и Красного Креста по финансовым и карьерным соображениям.

Анализ служебной переписки рассматриваемого периода указывает на то, что количество больных ошеломило не только врачей, но и губернскую администрацию. Так, члены Губернской Земской и Городской управ и даже сам губернатор какое-то время пребывали в уверенности, что Военное министерство решило собрать в Курске больных турок едва ли не со всей России, что, конечно же, не соответствовало действительности.

Вместе с тем, отдавая должное властям, надо признать, что они приняла ряд решительных мер по борьбе с инфекционными болезнями, в первую очередь, с тифом. Скажем, благодаря совместной работе Городской и Губернской земской управ в Ямской слободе удалось оборудовать Санитарную станцию со стационаром, в которой временно размещались прибывшие в Курск больные турки, а в самом городе, в дополнение к земской больнице, арендовать 11 домов, тем самым доведя общее число больничных коек со 150 до 1 100. (Кстати, одновременная аренда 11 домов, по нашим оценкам, уже сама по себе явилась беспрецедентным фактом, т.к. напуганные тифом домовладельцы категорически отказывались сдавать свои дома для больных, тем более – турок).

Довольно решительно в этой ситуации повел себя и сам губернатор. 4 февраля 1878 г. А.Н. Жедринский докладывал Министру внутренних дел: «Принимая во внимание, что… помещение больных сыпным тифом в домах среди населенной местности крайне опасно для общественного здравия, я нашел необходимым очистить больницу Курских богоугодных заведений и дома, нанятые земством в городе, от больных тифом пленных турок, вследствие чего, по предложению моему и согласно мнению медицинского персонала гор. Курска, о необходимости поместить больных сыпным тифом турок за чертою города, Курскою губернскою земскою управою наняты для сего особые помещения в селении Коренной, Курского уезда, куда больные турки с 15 февраля и будут эвакуированы вместе в врачом, фельдшерами и отделением аптеки… С устранением причины заразы должны будут уменьшиться и случаи заболевания этой болезнью» [9].

Принятая мера позволила во многом обезопасить курян. Однако на уровне смертности турок она, скорее всего, отразилась мало. В этой связи представляется далеко не случайным, что председатель Подвижной комиссии о турецких военнопленных генерал – адъютант С.П. Голицын отнесся к лазарету в Коренной с заметным скепсисом, отметив, в частности, в своем докладе Военному министру, что «для самих заболевающих нельзя не признать вредным переезд за 22 версты. Кроме того, вследствие общего недостатка врачей… нельзя было назначить в сказанный лазарет более одного медика, что крайне несообразно с числом положенных в нем 236 кроватей» [10].

Подчеркнем, что именно тиф фактически положил конец всем планам масштабного трудового использования турок, хотя еще  в сентябре 1877 г., Министр внутренних дел требовал от губернаторов «оказать зависящее содействие к возможно широкому применению труда военнопленных к работам…, а также «рекомендовать городским и земским управам, управлениям железнодорожных обществ и прочим как частным лицам, так и общественным учреждениям приглашать военнопленных нижних чинов на работы чрез посредство воинских начальников» [11].

В октябре 1877 г. А.Н. Жедринский направил циркулярные письма аналогичного содержания в городские и уездные земские управы. Однако последние не проявили к данному предложению никакого интереса, отчасти из-за действительного отсутствия работ, отчасти потому, что несмотря на колоссальные масштабы мобилизации, губерния не испытывала заметного недостатка в трудовых ресурсах (впрочем, как и Россия в целом).

Сведений о быте турок, проживающих в губернии, а также об их взаимоотношениях с населением, практически не сохранилось. С.П. Голицын, посетивший Николаевские казармы в период 9-11 марта 1878 г., отметил, что «пленные найдены мною снабженными весьма хорошо всею положенною им одеждою и обувью и по-видимому здоровы и довольны» [12]. Курянин И.И. Чистяков позднее вспоминал, что турки «вели… себя скромно, играли в какие – то игры, пускали бумажные змеи своеобразного образца… Помню, что к нам в дом однажды зашли два офицера. Они были хорошо одеты, очень воспитаны, мать объяснялась с ними по-французски. Мы угостили их чаем с печеньем и вареньем, сообщили им новости о войне» [13].

По опыту других регионов можно уверенно предположить, что турецких солдат куряне могли ежедневно видеть на базаре, где их представители под наблюдением конвоиров закупали продукты на день, а также в то время, когда они строем выходили на прогулку за пределы казарм или шли в баню.

Обладавшие свободой передвижения офицеры шили себе форму «по турецкому образцу» и штатские костюмы, заводили знакомства в кругах либеральной интеллигенции, не особенно таясь посещали питейные заведения, пробовали осваивать русский язык и успешно эксплуатировали тот интерес, который проявляли к ним дамы. При этом явно не обошлось без пылких романов и разбитых сердец. Так, «Одесский вестник» (со ссылкой на газету «Русский мир») позднее сообщал, что две курянки, провожавшие на вокзале возвращающихся на родину турецких офицеров, «при последнем прощальном поцелуе, разрыдались до истерики» [14].

В период 16-18 августа 1878 г. практически все пленные турки убыли из Курской губернии в Севастополь для дальнейшей репатриации (впрочем, весь конец августа и начало сентября через Курск продолжали следовать эшелоны с пленными из северных и центральных губерний России, большая часть которых временно останавливалась в тех же Николаевских казармах).

По окончании репатриации в России осталось около 45 турецких военнопленных, не пожелавших, по тем или иным обстоятельствам, возвратиться на родину. При этом один из них, фигурирующий в документах под именем Сулиман Мустафа, поселился в 1878 г. в Курске. Правда, в плену он находился в одной из северных губерний России, но местом своего постоянного жительства, по каким-то причинам, избрал именно Курск [15].

Кроме того, весной 1881 г. в Мелитопольском уезде Таврической губернии полицией был задержан человек без документов. Последний назвался рядовым 4-го кавалерийского полка турецкой армии Ибрагимом Сале, взятым в плен в Плевне, находившимся «на жительстве» в Курске и почему – то не репатриированным по прибытии в Севастополь. Более того, Ибрагим Сале пояснил, что в момент своего задержания возвращался в Курск, где живет его родной брат Ахмет, также бывший военнопленный, который «кажется выкрестился и женился на русской». И хотя в ходе проверки эта информация не получила подтверждения, категорически и полностью опровергнуть ее также не удалось в силу неполноты учетных данных о пленных, отсутствия у турок фамилий и многочисленных искажений турецких имен неискушенными в них русскими писарями [16].

В общем итоге в период русско-турецкой войны 1877–1878 гг. Курская губерния обеспечила прием и содержание около 1800 турецких военнопленных, а также стала транзитным регионом этапирования и последующей репатриации большей части военнопленных, размещаемых в пределах Петербургского и Московского военных округов (что составило еще около 30 тыс. человек, или примерно 50% от их общего числа). Высокая смертность в данном регионе пленников противника имела временный характер на начальном этапе движения людей и впоследствии была преодолена.

 

Печатается с сокращениями. Полностью статья опубликована в сборнике научных статей: Актуальные проблемы научного творчества ученых кафедры истории России. Вып. 6. – Курск: Изд. Курск. гос. ун-та, 2010. – С. 55–61.


[1]. Государственный архив Курской области (ГАКО). Ф. 1. Оп. 1. Д. 2346. Л. 1.

[2]. Там же. Л. 5.

[3]. Полное собрание законов Российской империи. Собр. второе. Т. LII. 1877 г. Отдел. второе. № 57530.

[4]. ГАКО. Ф. 157. Оп. 1. Д. 125. Л. 115–116.

[5]. Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА). Ф. 400. Оп. 3. Д. 2038. Л. 272.

[6]. Составлена по данным: РГВИА. Ф. 400. Оп. 3. Д. 2047. Л. 81–94; ГАКО. Ф. 1 Оп. 1 Д. 2346. Л. 50, 112;

[7]. Там же.

[8]. ГАКО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 2346. Л. 112.

[9]. Российский государственный исторический архив. Ф. 1297. Оп. 218. Д. 185. Л. 25–26.

[10]. РГВИА. Ф. 400. Оп. 3. Д. 2047. Л. 3.

[11]. ГАКО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 2346. Л. 35–38.

[12]. РГВИА. Ф. 400. Оп. 3. Д. 2047. Л. 3.

[13]. Курский областной краеведческий музей. Научный архив. Дело № 11. С. 50.

[14]. Одесский вестник. 1878. 20 авг. С. 4.

[15]. РГВИА. Ф. 400. Оп. 3. Д. 2092. Л. 17.

[16]. Там же. Л. 11, 17, 21.



Все статьи автора «Познахирев Виталий Витальевич»


© Если вы обнаружили нарушение авторских или смежных прав, пожалуйста, незамедлительно сообщите нам об этом по электронной почте или через форму обратной связи.

Связь с автором (комментарии/рецензии к статье)

Оставить комментарий

Вы должны авторизоваться, чтобы оставить комментарий.

Если Вы еще не зарегистрированы на сайте, то Вам необходимо зарегистрироваться: