Как справедливо было указано Н.В. Трубниковой Кошибеевский могильник заслуженно считается одним из наиболее интересных памятников своего времени [1, с.80]. Его материалы неоднократно привлекали исследователей, в том числе и авторов данной статьи [2–3]. В данной работе будет рассмотрена планиграфия расположения погребений на памятнике.

Следует отметить, что методика изучения планиграфии могильников первой половины I тысячелетия н. э. достаточно хорошо себя зарекомендовала при анализе погребальных памятников камских финнов [4–6]. Возможность эффективного использования планиграфических данных обусловлена структурой погребальных памятников финского населения Волго-Камья, для которых характерна рядовая планировка захоронений, совершаемых на могильнике последовательно. Каждый ряд погребений, видимо, принадлежит большой патриархальной семье, с наличием которой у раннесредневековых финнов соглашается большинство исследователей [7]. Только к VI – VII вв. на ряде могильников начинают прослеживаться локальные участки, возможно, принадлежавшие малым семьям [8–11].

По существу каждый из погребальных рядов представляет собой уникальную хронологическую шкалу, возможности которой в настоящее время используются недостаточно. Особенно актуально данное положение для разработки узкой хронологии существования памятника. Поскольку при использовании статистических методов датировки обычно приходится оперировать полным временным интервалом бытования артефактов. Анализ планиграфии позволяет выявить погребения, где вещь появилась на могильнике впервые, что соответствует начальной дате её бытования в археологической периодизации. Соответственно погребения того ряда, где данные вещи выходят из употребления будут датироваться финальным этапом существования данного типа предметов. Следует отметить, что справедливость вышеперечисленных положений нашла подтверждение при работе с материалами Абрамовского могильника [12–13].

Планиграфия Кошибеевского могильника была впервые проанализирована в статье Н.В. Трубниковой, где было отмечено, что погребения на площади некрополя, составляющей около 0,5 га, расположены крайне неравномерно и беспорядочно. При этом ею было выдвинуто предположение, что в северной части памятника (раскоп А.А. Спицына)  погребения располагались по кругу, а в южной (раскоп В.Н. Глазова)  более правильными рядами [1, с. 81].

На наш взгляд, более упорядоченное расположение погребений в раскопе В. Н. Глазова, видимо, объясняется тем, что он копал могильник перекидными траншеями, ориентированными с запада на восток. При невысоком уровне методики и фиксации, которую в частности отмечает В.Н. Шитов [16, с.4], это привело к искажениям на общем плане раскопа. Все погребения здесь строго расписаны по траншеям. Контуры захоронений крайне редко выступают за пределы этих траншей, что в реальности, судя по расположенному практически вплотную раскопу А.А. Спицына, на могильнике быть не могло.

Говоря о круговом расположении могил, Н.В. Трубникова, вероятно, исходила из аналогий среди курганных могильников (например, Андреевского), где действительно существовала подобная практика совершения погребений. Но в этом случае в центре каждой группы, должно было находиться погребение человека, имевшего высокий социальный статус, чего не фиксируется в очерченных на плане Н.В. Трубниковой группах [1, с. 86, рис.1]. Поскольку центральные погребения этих групп, не только не отличаются по богатству инвентаря, но зачастую являются безынвентарными или малоинвентарными (погребения 48С, 100С, 105С, 96Г) [14; 16, с.98].

На Кошибеевском могильнике Н.В. Трубниковой было выделено две хронологических группы погребений. К ранней группе, датированной I — началом III вв., ею были отнесены захоронения с элементами сарматского влияния. Это погребения  южной ориентировкой, впоследствии сменяющуюся на восточную, и захоронения где присутствовали гальки, кости лошади и конские удила в изголовье (погребения 39С и 62С). Среди погребений с сильным прикамским влиянием к ранней группе было отнесено, так называемое, захоронение шамана (22С), где присутствовал пояс, украшенный фигурками коня, птицы и ящерицы (медведя) [17, с. 79 – 80].

К поздней группе погребений (III—IV вв.) с сарматскими чертами её были отнесены захоронения, ориентированные головой на восток, а позднее на север с удилами в изголовье и кенотафы (погребения 13С, 29С, 33С, 39С, 54С, 69С). Поздними были признаны и погребения, содержащие вещи типичные для рязано-окских могильников (погребения 8С, 21С, 29С, 49С, 69С,  70С, 81С и 108С) [17, с. 80]. При этом Н.В. Трубниковой был проигнорирован факт, что зачастую погребения с разнонаправленной ориентировкой находились в одних и тех же рядах, что должно свидетельствовать об их близкой хронологии.

На наш взгляд, как и на других могильниках этой эпохи, погребения в Кошибеево образуют последовательные ряды, а некоторая путаница в их расположение объясняется различной ориентировкой могил, что привело к нарушению рядовой планировки. Судя по плану А.А. Спицына, для могильника характерны три основных способа ориентации могил: 1) З–В, 2) С–Ю, 3) ЮВ–СЗ, с небольшими отклонениями в ту или другую сторону. Для каждого из этих способов  характерно свое направление рядов: для первого с севера на юг, для второго с  ССЗ на ЮЮВ, для третьего с ЮВ на СЗ, что привело к их взаимному пересечению в южной половине раскопа А.А. Спицына, чем и объясняется кажущаяся путаница.

Справедливость выделения таких рядов подтверждается однотипностью, зафиксированного в них погребального инвентаря, что с одной стороны объясняется хронологической близостью погребений, с другой –  тем, что в них были похоронены самые близкие родственники, видимо, имевшие доступ к инвентарю, приобретенному в результате разовых операций. В ряде случаев наиболее поздние вещи в этих рядах фиксируются в крайних юго-западных погребениях, то есть в том направлении, куда разрастался могильника. Причем раньше всего они появляются в детских погребениях, для которых разница во времени между бытованием предмета и его попаданием в могилу была наименьшей.

Следует отметить, что наличие ряда ранних погребений в южной части могильника предполагает, что могильник изначально развивался не из одного центра, а из двух, или, может быть трех. В частности погребения раннего облика  присутствуют и в южной части могильника, в раскопах В.Н. Глазова (например, погребения 67Г, 70Г). К их числу, видимо, относится и ряд погребений, принадлежавших, по мнению И.Р. Ахмедова и И.В. Белоцерковской, первопоселенцам (группа А), захоронения которых они датируют концом I – первой половиной II века [15]. Так погребение 22С находится в начале ряда, окончание которого могли составлять  погребения 61С, 62С, с которым пересекается ряд, образованный погребениями 63С, 64С.  Но данные погребения не могут датироваться указанным временем, поскольку рядом с ними находятся погребения, которые относятся к периоду не ранее первой половины IV в. При этом поздняя группа погребений также  находится  и в примыкающих с юга и запада раскопах В.Н. Глазова [16, с.19].

Кроме того значительная часть погребений группы А рассредоточена по площади всего могильника, располагаясь по соседству с более поздними погребениями, чересполосно в одних и тех же рядах, что свидетельствует о запаздывании ряда ранних вещей, попавших в эти могилы.

На наш взгляд ранняя часть могильника расположена в северной части раскопа А.А. Спицына, где локализована часть погребений, отнесенных И.Р. Ахмедовым, И.В. Белоцерковской и О.С. Румянцевой к группам А и В1 [18]. Данные погребения, как правило, ориентированы по линии В–З, иногда с небольшим отклонением к югу. Из них только погребение 108С, расположенное на периферии участка содержит вещи более позднего времени, что достаточно характерно, например для пьяноборских могильников этого времени. К раннему периоду относится и ряд погребений, расположенный у восточной стенки раскопа, могилы которого (погребения 95С–98С), имеют ту же ориентировку, а две крайние южные могилы (погребения 84С, 86С) имеют отклонение к югу, что ещё в большей степени становится характерным для погребений следующего хронологического участка, с которым они, видимо связаны.

Кроме общей ориентировки могил (головой на восток или запад), во всех погребениях этого раннего участка отсутствуют находки топоров-кельтов и находки сюльгам с завернутыми в трубочку концами, которые в пьяноборских древностях появляются в погребениях III в. [19], а в мордовских могильника с начала IV в. [20, с.101], что в совокупностью с наличием ряда ранних вещей позволяет  датировать данные погребения второй половиной II в. Указанная дата достаточно детально обоснована И.Р. Ахмедовым для группы В1, ряд погребений которой как раз компактно расположен на южной периферии выделенного нами участка (погребения 80С, 86С ,83С, 87С). Видимо в это время, примерно на рубеже II – III вв., на могильнике появляется группа погребений ориентированных по линии С–Ю (погребения 71С, 78С–81С, 89С, 93С), что нарушает последовательное развитие на могильнике рядов захоронений с севера на юг. Расположенные южнее их ряды погребений, теперь развиваются с СВ на ЮЗ, при этом меняется ориентировка могил, большая часть которых становится ориентирована головой на ЮЮВ, но между ними иногда встречаются захоронения с иной ориентировкой.

Главная причина сложности планиграфии расположения погребений на могильнике, на наш взгляд, объясняется появлением на памятнике в ходе его функционирования инокультурных групп населения.

Рис. 1. План Кошибеевского могильника

1. Трубникова Н.В. К вопросу о погребальном обряде  и планировке Кошибеевского могильника // Археологический сборник. Труды ГИМ. Вып.40. М., 1966. С.80–88.
2. Ставицкий В.В., Ставицкий А.В. Нагрудные украшения Кошибевского могильника // История и археология. 2015. № 1 [Электронный ресурс]. URL: http://history.snauka.ru/2015/01/1358.
3. Ставицкий В.В. Планиграфия и хронология погребальных памятников волжских финнов I тысячелетия н. э. // Труды IV (XX) Всероссийского археологического съезда в Казани. Том II. Казань: «Отечество». 2014. С.418—422.
4. Генинг В. Ф. История населения Удмуртского Прикамья в пьяноборскую эпоху: часть I. Чегандинская культура (III в. до н. э. – II в. н. э.) // Вопросы археологии Урала. Ижевск, 1970. Вып. 10. 260 с.
5. Агеев Б. Б. Пьяноборская культура. Уфа: БНЦ УрО РАН, 1992. 140 с.
6. Голдина Р.Д., Красноперов А.А. Ныргындинский I могильник II–III вв. на Средней Каме.  МИА КВАЭ. Т. 22.  Ижевск: УдГУ, 2012.  364 с.
7. Ставицкий В.В., Ставицкий А.В. Основные направления археологических исследований последних лет НИИ гуманитарныхнаук при Правительстве Республики Мордовия // Гуманитарные научные исследования. 2014. № 10 (38). С. 25–32. [Электронный ресурс]. URL: http://human.snauka.ru/2014/10/8000
8. Зеленеев Ю.А., Шитов В.Н. О планировке Старокадомского могильника // Археологические памятники мордвы первого тысячелетия нашей эры. Саранск, 1979.
9. Ахмедов И.Р. Проблема финального периода культуры рязано-окских финнов (к современному состоянию вопроса) // Археология Восточной Европы в I тысячелетии н. э.: Раннеславянский мир. Археология славян и их соседей. Вып.13. М.: ИА РАН, 2010. С. 7 – 34.
10. Ставицкий В.В. Погребальный обряд тешской группы мордовских могильников III-VII вв. // Поволжская Археология. 2013. № 2 (4). С. 143-150.
11. Ставицкий В.В., Шитов В.Н. Планиграфия и хронология Абрамовского могильника // Археология Восточноевропейской лесостепи. Пенза, 2013.  Вып. 3. С. 255 – 278.
12. Ставицкий В.В., Мясникова О.В., Сомкина А.Н. О датировке ранних погребений Абрамовского могильника // Вестник НИИ гуманитарных наук при Правительстве Республики Мордовия. 2012. Т. 23. № 3. С. 106-123.
13. Ставицкий В.В., Ставицкий А.В. Поздние погребения древнемордовского Абрамовского могильника // Современные научные исследования и инновации. 2014. № 12 [Электронный ресурс]. URL: http://web.snauka.ru/issues/2014/12/43002
14. Спицын А. А. Древности бассейнов рек Оки и Камы // Материалы по археологии России.  1901. N 25.
15. Ахмедов И.Р., Белоцерковская И.В. Хронология Кошибеевского могильника // Научное наследие А.П. Смирнова и современные проблемы археологии Волго-Камья. М., 1999. С.56 – 58.
16. Шитов В.Н. Кошибеевский могильник (по материалам раскопок В.Н. Глазова в 1902 г.) // Вопросы этнической истории мордовского народа в I – начале II тыс. н. э.  Труды МНИИЯЛИЭ.  Вып. 93.  Саранск: МордНИИ, 1988. С. 4-43.
17. Трубникова Н.В. Кошибеевский могильник и его место в этнической истории междуречья Цны и Волги в первые столетия н. э. // Происхождение марийского народа. Йошкар-Ола, 1967. С.79-86.
18. Ахмедов И.Р., Белоцерковская И.В., Румянцева О.С. Культура рязано-окских могильников // Восточная Европа в середине I тысячелетия н.э. Раннеславянский мир. Вып. 9. М.: ИА РАН, 2007. С.133 – 275.
19. Лещинская Н.А. Хронология и периодизация пьяноборских могильников I—V вв. н. э. бассейна р. Вятки. Древности Прикамья эпохи железа (VI в. до н. э. — XV в. н. э.): хронологическая атрибуция. Ижевск, 2012. С.124 –163. 
20. Гришаков В. В. Хронология мордовских древностей III–IV вв. Верхнего Посурья и Примокшанья // Пензенский археологический сборник. Вып.2. Пенза: ПИРО, 2008. С. 82–137.
21. Ставицкий В.В. Изделия с выемчатыми эмалями с древнемордовских и рязано-окских памятников // Центр и периферия. 2012. № 3. С. 30-38.

Все статьи автора «stavitskiy»