История православия на Севере Западной Сибири в советский период в настоящее время изучена крайне слабо. Исследование данной темы затруднено скудостью источниковой базы, и в первую очередь недостатком документальных материалов, исходящих от самой церкви. Тем не менее, используя архивные материалы можно попытаться восстановить отдельные аспекты прошлого русского православия первых лет советской власти.

Некоторыми современными учеными высказывается мысль, что Русская Православная церковь в годы Гражданской войны старалась придерживаться нейтралитета, не отдавая предпочтение ни одной из противоборствующих сторон. Данное утверждение верно только в отношении той части духовенства, которая находилась на территории, контролируемой большевиками. Там же, где у власти находились антибольшевистские силы, церковь в меру своих возможностей старалась оказать им всяческое содействие. Собственно говоря, трудно было ожидать иной реакции на массовые убийства церковных иерархов и рядовых священников, поругание святынь и др. деяния нового режима. Не была исключением в этом плане и Тобольская епархия.

В 1919 г. епархиальное руководство пыталось помочь А.В. Колчаку остановить продвижение Красной Армии в Сибирь. Об этом, в частности, говорят темы вопросов, обсуждавшихся на заседании Тобольской духовной консистории в мае – июле 1919 г.: «О праздновании… по случаю освобождения губернии от большевистского ига», «О командировке священнослужителей на фронт… для распространения противобольшевистских идей для поднятия в народных массах национального сознания», «Об организации проповеднических религиозно-патриотических отрядов в целях пробуждения в сельском населении духа гражданственности и патриотизма» [1, 38об, 41об]. Из числа верующих в Сибири формировались так называемые «полки Иисуса Христа». В период Западно-Сибирского крестьянского восстания часть духовенства оказывала содействие «партизанам» в борьбе с богоборческой властью. В газете «Голос Народной армии» сообщалось о пожертвованиях, сделанных в пользу армии насельниками Иоанно-Введенского женского и Абалакского мужского монастырей [2, с. 374]. Обдорское духовенство приняло участие в восстании, вспыхнувшем в этом поселке в марте 1921 года. П.И. Лопарев указывал, что при приближении его отряда священник с. Белогорье бежал в Самарово, для того, чтобы предупредить командование повстанцев о надвигающей опасности.

После окончания Гражданской войны Русская Православная церковь оказалась в сложном положении. Она лишилась недвижимости, было конфисковано огромное количество богослужебной утвари из драгоценных металлов, судебному преследованию подверглись многие церковные иерархи. Государство поддерживало силы, стремившиеся расколоть церковь изнутри под лозунгами ее «обновления», приспособления к новым революционным реалиям. Тем не менее, в эти относительно либеральные времена Церковь была пока еще в состоянии выполнять свои функции, связанные с окормлением верующих. В 1920-е гг. на территории РСФСР действовало 2/3 храмов, существовавших накануне революции. Несмотря на все трудности, сохранялась система церковного управления в центре и на местах.

В начале 1920-х гг. Тобольская епархия была разделена на собственно Тобольскую (в состав которой входил и север Западной Сибири), Тюменскую и Ишимскую. Такое изменение следует связать не только с церковным расколом, противоречиями между «тихоновцами» и «обновленцами», но и объективными обстоятельствами. Во-первых, еще в дореволюционный период границы епархий, как правило, совпадали с границами государственных административно-территориальных единиц. Создание трех епархий вместо одной в целом соответствовало изменениям, произошедшим в ходе районирования 1923-1924 гг. Вторая и, пожалуй, главная причина заключалась в том, что обширной епархией управлять было слишком сложно в условиях, когда у епархиального архиерея были ограниченные возможности для содержания самого минимального штата сотрудников, регулярной переписки с подчиненными. Еще 13 ноября 1920 г. епископом Иринархом (Синеоковым-Андреевским) был составлен циркуляр, в котором указывалось на необходимость учреждения уездных епископий «по обстоятельствам времени». Мотивы такого решения высказывались следующие: нужны архиереи, которые объединили бы вокруг себя верующих, непосредственно на местах могли бы решать все текущие вопросы, в том числе по благотворительности, братствах и т. п. [3, л. 15] Соответственно мысль о необходимости разделения епархии высказывалась уже давно самим епархиальным руководством.

Архипастырями Тобольской епархии в рассматриваемый период являлись: Иринарх (Синеоков-Андреевский) – 1918–1922 гг., Николай (Покровский) – 1922–1925 гг., Назарий (Блинов) – 1925–1930 гг. Кроме того, в 1922–1924 гг. викарным епископом Березовским являлся Иоанн (Братолюбов). Территория епархии делилась на благочиния, а последние состояли из отдельных приходов.

В соответствии с советским законодательством Церковь лишилась прав юридического лица, соответственно она не могла иметь недвижимого имущества, перешедшего в «общенародное достояние», а фактически в ведение местных органов власти. В инструкции народного комиссариата юстиции от 24 августа 1918 г. указывалось, что «здания и предметы, предназначенные специально для богослужебных целей» могут отдаваться в бесплатное пользование местным жителям, число которых должно быть не менее 20. Таким образом, храмы со всем, что в них находилось, передавались мирянам, которые имели право за свой счет нанять причт, собирать средства на удовлетворение различных религиозных потребностей. Это, по мнению составителей инструкции, должно было ослабить позиции «реакционного» духовенства, ставившегося в зависимое положение по отношению к прихожанам.

На Тобольском севере реорганизация приходов на указанных началах происходила в течение 1923–1925 гг. Предварительно составлялся список членов религиозного общества, в котором помимо фамилии, имени и отчества указывались возраст, социальное положение, род занятий, место жительства человека. Далее выбирался руководящий орган общины – церковный приходской совет. Последний составлял и подписывал устав. В качестве образца использовался типовой устав, опубликованный в газете «Известия». Заключался договор между сельским советом и религиозным обществом «на право пользования молитвенными зданиями и культовым имуществом». Указанные документы в трех экземплярах через милицию пересылались в отдел управления Тюменского губернского исполкома.

Соответствующее распоряжение об обязательной регистрации религиозных обществ принимается отделом управления 7 июня 1923 г. Однако процесс регистрации растянулся почти на полтора года. Возможно, столь длительное время понадобилось из-за административно-территориальной реформы 1923–1924 гг. Так, Александровское православное религиозное общество предоставило требуемые документы 10 сентября 1923 г., а «Устав Общины» был окончательно утвержден лишь 27 февраля 1925 года [4, л. 11, 14, 47].

В период нэпа на территории Тобольского севера продолжали действовать практически все приходы, которые здесь существовали к 1917 г. В частности, в Березовском благочинии во второй половине 1920-х гг. были зарегистрированы религиозные общины при Березовском Воскресенском соборе, Березовской Богородице-Рождественской, Обдорской Петро-Павловской и Обдорской Богородице-Скорбященской (инородческой) церквях, церквях в с. Мужи, Полноват, Кондинское, Елизарово, Шеркалы, Чемашевское, Сосвинское, Кушеват, Щекурья, Няксимвольское, Сухоруково, Белогорье, Мало-Атлымское, Шурышкары. На территории Сургутского и Александровского районов православные религиозные общины действовали в Сургуте, Александрово, Ларьяке, Ново-Никольском, Криволуцком, Покуре, Югане, Тундрино, Локосово, Кушниковском. Кроме того, в с. Александрово существовала группа христиан-евангелистов. Лишь в с. Нижневартовском верующие отказались от содержания храма. Здесь церковное недвижимое имущество – два одноэтажных здания под тесовой крышей – заняли сельсовет и «кооперация по договору» [5, л. 64об].

Какова была численность и состав религиозных общин? Об этом можно составить представление на основании таблицы, составленной по рапортам настоятелей приходов, а также спискам членов религиозного общества, протоколам приходских собраний (См.: Таблица 1).

Таблица 1 – Численность религиозных общин Тобольского севера  [4; 6]

* здесь и далее – число членов зарегистрированных религиозных обществ.

Следует отметить, что приведенные цифры нельзя механически суммировать, т. к. в ряде случаев сведения, предоставляемые священниками, были весьма приблизительны (напр., Полноватская община). Иногда в общине учитывались прихожане обоего пола, иногда только дворохозяева. В частности, в списке Александровской православной общины присутствуют почти исключительно взрослые мужчины. Т.е. здесь, по-видимому, речь идет о главах семей, а не о верующих в целом. По нашим ориентировочным подсчетам в состав православных религиозных общин на территории Севера Западной Сибири входило около трети взрослого населения. Напр., на территории Мужевского сельсовета в 1926/27 г. проживало 2876 человек в 22 населенных пунктах [7, с. 133–134]. Из них около 60 % составляли лица старше 18 лет (около 1700 человек). Соответственно в общину входило 25 % местных жителей. В Елизаровском сельсовете в 5 населенных пунктах проживало 1092 человека [8, с. 66] из них взрослых – 655. Таким образом, верующих насчитывалось около 36 %. Аналогичные подсчеты можно привести по некоторым другим общинам. Шурышскарский сельсовет: 800 человек всего, 480 взрослых, 30 % члены общины; Александровский сельсовет: 896 человек всего, 538 взрослых, 12 % члены общины (но эту цифру нужно умножить минимум на два, чтобы учесть других взрослых членов семьи); Обдорский сельсовет – 4531 человек всего, 2719 взрослых, 47 % верующих. Повышенный процент верующих по Обдорскому сельсовету возможно объясняется тем, что к прихожанам Богородице-Скорбященской церкви могли относится «кочующие инородцы», не учтенные сельским советом. Но в целом число верующих в самом Обдорске было очень высоким в сравнении со многими другими населенными пунктами.

В общину входили, как правило, жители села (города) и нескольких близлежащих деревень, юрт. Так, к Обдорской Петро-Павловской общине в 1926 г. были приписаны жители Обдорска (662 чел.), Лабытнанг (226 чел.), Собских юрт (11 чел.) [9, л. 215], Покурской – Покур (63 чел.), выселок Пасол (8 чел.), д. Вата (8 чел.), Комаровы юрты (5 чел.) [9, л. 24] и т. п.

По социальному составу среди прихожан абсолютное большинство составляли середняки и бедняки – простые рыбаки, охотники, оленеводы, «пашенные крестьяне». Так, Обдорская  Богородице-Скорбященская община (инородческая) включала 129 середняков и 373 бедняка. Среди 84 членов Покурской общины 54 относились к середнякам и 30 к беднякам, из 90 членов Кушниковской – 83 к середнякам и 7 к беднякам. В Обдорскую Петро-Павловскую общину в 1926 г. входило 13 служащих, 5 торговцев (с членами семей), остальные же были записаны как кочующие оленеводы, крестьяне, чернорабочие, домохозяйки, рыбаки. Значительная часть прихожан относилась  к представителям коренного населения края. Напр., в Юганской общине они составляли 76 %, Локосовской – около 50 %, Шурышкарской – 86 %. Возраст прихожан колебался от 18 до 80 и более лет.

О церковных советах некоторых общин дает представление следующая таблица (См.: Таблица 2).

Таблица 2 – Церковные советы православных общин Тобольского севера [4; 9]

Таким образом, в приходских общинах Севера Западной Сибири были представлены самые различные национальные, социальные, половозрастные группы населения. Примечательно, что в ряде общин (даже в церковные советы) входили члены и кандидаты в члены сельских советов (Александровская, Покурская и др.). Церковь не воспринималась жителями края как пережиток прошлого, орудие угнетения, закабаления, как это описывала большевистская пропаганда. Множество мирян, в том числе и малоимущих, решительно выступили за сохранение действующих православных храмов, которые теперь должны были содержаться исключительно за их собственный счет. Все это свидетельствует о довольно прочных корнях, которые пустило православие в крае за предшествующие столетия, и которые новому режиму вырвать в одночасье было невозможно.

Вопросы, связанные с жизнью приходской общины: ремонт храма, его страхование, оплата содержания причта, перевыборы церковного совета, наем сторожа и просфорни обсуждались и решались на собраниях, проводившихся с разрешения исполкома местного совета. Так, в с. Филинском такие собрания созывались ежегодно в январе-феврале. На них присутствовали не все верующие, а лишь «уполномоченные от прихода» в количестве от 15 (1926, 1929 гг.) до 55 (1925 г.) человек. Одной из важнейших тем повестки дня являлось определение порядка и размера оплаты труда священника. В 1924 г. собрание религиозной общины с. Филинское обязалось ежемесячно платить за квартиру священника по 2 пуда муки, а также поставлять ему рыбу, мясо, хлеб и пр., «кто чем может». В 1925 г. собрание постановило, что священник должен получать 240 руб. и 24 пуда муки (за квартиру), псаломщик – 94 руб., сторож – 36 руб., просфорня 20 руб. в год. 250 рублей из общей суммы и мука раскладывались на верующих, а оставшиеся деньги (161 руб.) причт должен был получить за требы. Оплата за требы поступала не священнику, а членам церковного совета. Ежемесячно председатель совета выплачивал жалованье причту, если же образовывались излишки (сверх 161 рубля), то они направлялись на текущие нужды церкви. Собрание также постановило не совершать требы тем лицам, которые не соглашались содержать храм [10, л. 50]. В 1926 г. приходское собрание решило ограничиться выделением священнику 20 руб., псаломщику 12 руб., сторожу 5 руб. в месяц. При этом требы должны были совершаться бесплатно [10, л. 37]. В 1927 г. верующие с. Филинского постановили отказаться от ежемесячных выплат причту, но зато ввели определенную фиксированную плату за требы: заказная литургия – 2 руб., венчание – 3 руб., отпевание взрослого – 1,5 руб., младенца – 30 коп. и т. д. [10, л. 50об] Кроме того, община обязалась предоставлять подводы во время пасхального крестного хода для проезда к другим селениям, собрать добровольную складчину в 200 руб. для приобретения дров, муки для просфор, деревянного масла, наем сторожа и просфорни.

Таким образом, материальное положение причта целиком и полностью зависело от прихожан. В крупных и более зажиточных общинах священно- церковнослужители находились, волне естественно, в сравнительно сносных условиях, в небольших – бедствовали. Так, если прихожане Обдорской Петро-Павловской церкви выплачивали ежемесячно 50 руб. священнику и 40 руб. псаломщику, что было вполне сопоставимо с жалованьем государственного служащего, то в Елизаровской церкви священник получал лишь 12 руб. в месяц [6, л. 32об]. Но, тем не менее, даже причту Обдорской Петро-Павловской церкви, как отмечалось в рапорте председателя церковного совета «приходится прирабатывать самим» [6, л. 27].

Финансовые трудности были одной из причин кадровых проблем, возникших перед Русской Православной церковью на Тобольском севере в период нэпа. В бедной Елизаровской церкви священнику во время богослужения помогал нанятый за 5 руб. в месяц крестьянин Василий Кайгородов [6, л. 32]. В Полноватской церкви обязанности псаломщика исполняли «любители» из молящихся, в Кондинской Свято-Троицкой церкви «почти безвозмездно» – некоторые бывшие насельники местного монастыря во главе с игуменьей Серафимой [6, л. 1, 29]. Еще один способ решения кадрового вопроса – назначение на должности священников монахов упраздненных Абалакского и Кондинского монастырей. При необходимости общины направляли благочинному соответствующую просьбу. Так, летом 1929 г. староста Сартыньинской Христо-Рождественской церкви В. Монин сообщал, что жители Саранпауля и Няксимволя ходатайствуют о приезде священника, указав, что «если семейный не едет, то можно и монаха». Прихожане обещали выделить бесплатное жилье, отопление, подводы для разъездов [6, л. 37].

Достойны упоминания священники, в те нелегкие времена исполнявшие свой пастырский долг в храмах Севера Западной Сибири: Владимир Ребрин (с. Мужи), Иван Иванович Громыко (с. Тундрино), Василий Евгеньевич Чемесов (с. Локосово), Николай Немчинов (с. Кушниково), Иоанн Питухин (с. Елизарово, с. Базьяны), Василий Серебренников (с. Елизарово), Дмитрий Осипов (с. Няксимволь), иеромонах Ювеналий (Я.Д.Ситкин) (с. Мало-Атлымское), Александр Сергеевич Гренохов (с. Юган), Арсений Гордеевич Вергунов (с. Ларьяк), иеромонах Иаков (Мельников) (с. Кондинское), иеромонах Феодосий (Обдорск). В течение многих лет служил в приходах края Иаков Диомидович Новицкий. Он окончил курс церковно-приходской школы. Служил псаломщиком в Мало-Атлымской Преображенской церкви с 1907 г. 28 июня 1915 г. его рукоположили в дьяконы, 30 июня 1915 г. – в священники Полноватской церкви. 10 мая 1928 г. Иакова Диомидовича назначили благочинным Березовских церквей. Его заслуги перед церковью были отмечены набедренником (4 апреля 1919 г.), скуфьею (26 марта 1925 г.), камилавкою (3 июля 1928 г.) [6, л. 67–68]. Иоанн Дмитриевич Егоров (выпускник Ялуторовского городского училища) стал псаломщиком еще в 1888 г. С 1907 г. он служил псаломщиком в градо-Березовском Воскресенском соборе, с 1917 г. – священником Щекурьинской церкви [6, л. 20]. Осенью 1918 г. во время вторжения в Березовский уезд отряда красноармейцев под командованием М. Мандельбаума И.Д. Егоров потерял все имущество, оставшись «в одном кафтане» [12, с. 107]. В 1919 г. он был переведен в Чемашевскую церковь, в 1920-х гг. – в Шеркальскую.

Священнослужители в целом успешно справлялись с возложенными на них обязанностями. Службы и требы исполнялись своевременно, во все воскресные и праздничные дни (в больших приходах чаще). Богослужебных книг, церковной утвари было вполне достаточно. Причту, церковному совету следовало озаботиться не только сбором средств на нужды своего храма, но и на обеспечение благочинного, епархиального архиерея, синодальной власти. Так, в 1928 г. община Полноватской церкви пожертвовала на содержание Тобольского епархиального совета и архиерея 5 тыс. руб. [6, л. 7] В одном из циркуляров председатель Тобольского Временного епархиального совета архиепископ Назарий (Блинов) потребовал от всех приходов выделить по 1 руб. для поездки в Москву за Св. Миром для храмов епархии [6, л. 49]. Помимо пожертвований, жалованья, платы за требы важным источником дохода являлась продажа свечей. Так, приходской совет Елизаровской церкви выписал из Москвы и Тобольска свечей на 247 руб. по 4–5 коп. за штуку, а реализовывались они по 10–15 коп. за штуку [6, л. 32об].

В целом, следует сказать, что несмотря ни на что Русская Православная церковь сохраняла свое весьма значительное влияние на Тобольском севере. В великие праздники храмы заполнялись верующими. Так, в Обдорской Петро-Павловской церкви собиралось до 300 человек, в Кондинской Свято-Троицкой – до 260, село-Елизаровской – до 100. Как отмечалось в одном из официальных документов этого периода «жители Севера, русские, а в особенности зыряне, религиозны до фанатичности. Свой храм посещают с особо религиозным настроением и не в малом количестве» [Цит. по: 13, с. 230]. Определенное влияние церковь оказывала и на местное руководство. В одном из протоколов заседания бюро Тюменского губкома РКП(б) отмечалось, что «ввиду отдаленности города (Сургута – В.Ц.) от губцентра не изжиты даже среди партийцев старые традиции, в квартире секретаря Укома РКП (б) висит икона, влияние обывательщины на партийцев имеет место…» [Цит. по: 14, с. 125]. В наивной и искренней вере коренных жителей нередко отражался религиозный синкретизм. «Мы не против советской власти, – заявляли жители Мозянских и Рыбацких юрт Березовского района, – но не любим власть полноватскую, которая не разрешает иметь попа. С малых лет мы промышляем в лесах, в которых очень много дьяволов. Уснешь уставший, и никто не караулит – креста нет. Мы не можем без попа, потому что вера наша такая… Мы понемногу хотели заплатить попу, который бы дал нам кресты, а в Полновате, что мы ему привезем на содержание церкви, у него отбирают» [7, с. 155].

Хотя в 1918 г. школа была отделена от церкви, судя по косвенным данным, по крайней мере, в первые годы нэпа, на Тобольском севере в частном порядке продолжал преподаваться Закон Божий. Так, в рапорте вновь назначенного священника Елизаровской церкви И. Питухина, составленном в июле 1922 г., указывалось, что Закон Божий детям не преподавался, т.к. весной священник был занят приемом документации, требами, затем началась эпидемия оспы, летом же детей оказалось трудно собрать на занятия [10, л. 13]. Т. е. у о. И. Питухина не возникло даже мысли, что существуют какие-либо ограничения в преподавании Закона Божия. Он обращает внимание только на объективные трудности, которые не позволили вовремя приступить к занятиям.

Говоря об истории Русской Православной церкви на Тобольском севере, нельзя не отметить и такой примечательный факт: около трех лет (1927–1930 гг.) в селении Хэ Обдорского района находился в ссылке местоблюститель патриаршего престола митрополит Крутицкий Петр (Полянский). Несмотря на слабое здоровье, изоляцию, глава РПЦ имел возможность вести переписку с православными иерархами, в том числе и со своим заместителем митрополитом Сергием (Старгородским), высказывая суждения, замечания по различным вопросам церковной жизни. В одном из писем митрополит Петр указывал, что его жизнь «протекала в атмосфере неприязни» обновленческих священников, в том числе Хэнского, «поначалу скрывавшего свое обновленчество» [15, с. 880]. Возможно, здесь автор упоминает переведенного в 1929 г. из Елизарово в Хэ священника Василия Серебренникова, перешедшего в обновленчество. О последнем настоятель Обдорской Петро-Павловской церкви иеромонах Феодосий писал: «Пусть пустеют наши храмы без пастырей, чем повергать их подобным иереям… при овцы сделается волком» [6, л. 42об]. О существовании обновленческого течения в Обдорске упоминается и в рапорте председателя церковного совета Петро-Павловской церкви, по словам которого, несмотря на сильную агитацию, прихожане остаются верными «тихоновской» церкви [6, л. 27об].

2 апреля 1929 г. заместитель местоблюстителя патриаршего престола митрополит Сергий (Старгородский) выпустил циркулярный указ о недопустимости выступлений против Советской власти. Митрополит указал, что необходимо разъяснить духовенству «всю законность с христианской точки зрения и правильность этих наших требований» [6, л. 48]. 11 мая циркуляр был разослан архиепископом Назарием (Блиновым) благочинным с требованием довести его содержание до всего духовенства, «разъяснить всю серьезность лежащих на них гражданских обязанностей перед Советским Союзом и недопустимость их нарушения; причем иметь надзор за лояльным отношением духовенства к существующему государственному и общественному порядку» [6, л. 35]. Однако никакие заявления не могли уже ничего изменить. Переход к коллективизации и индустриализации поставил вопрос об окончательной ликвидации «религиозных пережитков», мешающих строительству социалистического общества. Запрещаются религиозные праздники, колокольный звон, начинается кампания по уничтожению икон, активизируется деятельность Союза воинствующих безбожников (СВБ). Как отмечалось в программном докладе на заседании 1-й Тобольской районной конференции Союза Безбожников, состоявшейся 15 апреля 1929 г., «крестьянские массы как совершенно почти культурно неразвитые в большинстве своем находятся под сильным влиянием духовенства, знахарей и прочих темных сил религиозных убеждений и беспощадно эксплуатируются теми лицами, которые под видом религии, одурманивая массы, ведут их к закабалению и обнищанию…», поэтому следует создать «сильные антирелигиозные ряды, в каковые необходимо вовлечь как можно больше трудящихся» [16, л. 65].

8 апреля 1929 г. Президиум ВЦИК принял постановление «О религиозных объединениях», ужесточившее требования, предъявляемые к религиозным общинам. На основании инструкции НКВД № 329 от 1 октября 1929 г. объявляется об их обязательной перерегистрации до 1 мая 1930 г. Надлежало вновь предоставить списки членов общины, заявление о регистрации, анкеты на служителей культа, список учредителей и членов исполнительных и ревизионных органов. Отменяются уставы общин. Исполнительный совет должен был состоять из 3 членов и 2 кандидатов. Причем запрещается какая-либо агитация в пользу создания религиозных объединений «путем обхода дворов» [10, л. 68].

Разворачиваются репрессии против духовенства под различными надуманными предлогами. Так, священник Мужевской церкви В. Ребрин, представленный за многолетний пастырский труд к Пасхе 1930 г. к награждению наперсным крестом, в 1929 г. был арестован и привлечен к суду «за агитационные проповеди». Ему, так же как и церковному старосте В.Д. Шатову, поставили в вину то, что после литургии он обратился к прихожанам с просьбой собрать деньги на ремонт храма и оплату подоходного налога. Прихожане согласились «сделать подписку» на 70 руб. Фактически же удалось собрать более 100 руб. Просьба священника была расценена как «незаконное требование и проповедь». Еще одно «преступление», инкриминировавшееся В. Ребрину – хранение в церковной кладовке прикладных шкурок [6, л. 33–33об].

Как уже отмечалось, активизируется антирелигиозная пропаганда. Прежде всего, берется курс на вовлечение в борьбу с церковью молодежи. 8 ноября 1929 г. из Тобольского окружного отдела народного образования в районные исполкомы для местных школ рассылаются указания по развертыванию антирелигиозной кампании. В частности, предписывается в учебных заведениях организовывать «уголки юных безбожников», которые нужно пополнять рисунками, плакатами, диаграммами на темы: «Кабала церквей», «Религиозный дурман в семье», «Борьба пионеров и школьников с религией и старым бытом». Рекомендуется выпуск стенгазет, проведение собраний на темы: «Классовая сущность религиозных праздников», «Кому нужен праздник» и т. п. Подчеркивается необходимость агитации за выход из религиозных общин, выписки соответствующей литературы [17, л. 23]. Как показало обследование школ Сургутского района, проведенное весной 1930 г., подавляющее большинство учебных заведений включилось в антирелигиозную работу. В школах района действовало 11 кружков юных безбожников, объединяющих 200 детей, три группы юных безбожников (30 детей), 1 школьная ячейка СВБ (60 детей, г. Сургут). Для всех школ района выписывалась газета «Безбожник». Учащимися и педагогами Локосовской школы «была проведена разъяснительная работа» о необходимости передачи колоколов в фонд индустриализации. Один из учащихся Тундринской школы выступал в прениях, на которых обсуждался вопрос передачи местной церкви «под культурное учреждение». Для педагогов 4 школ проводится «антирелигиозный практикум». В ходе так называемой «антирождественской кампании» выпускались стенгазеты, устраивались собрания, вечера в день праздника и т. п. Борьба с «пережитками прошлого» включается в учебные программы. Так, в Покурской школе при изучении темы «Охрана здоровья» рассказывалось о том, что поцелуи  икон, крестов являются причиной заразных заболеваний [17, л. 22]. Руководство органов народного образования внимательно следило за тем, чтобы в дни религиозных праздников был высок процент  посещаемости учебных занятий.

Несколько слабее были охвачены антирелигиозной работой взрослые. На них опять же пытались воздействовать через детей путем создания так называемых «родительских активов» (впрочем, без особого успеха). Кроме того, при участии и по инициативе членов партии, комсомольцев создаются ячейки СВБ. Например, в Самаровском районе в 1929 г. существовало 5 таких ячеек (Самарово, Реполово, Базьяново, Цингалы, Зенково), включавших 96 членов [16, л. 25]. Сочетание сильнейшего идеологического политического давления на церковь не могло рано или поздно привести к необходимому для властей результату. В течение первой половины 1930-х гг. все  церкви на Севере Западной Сибири закрываются, религиозные общины прекращают существование.

Таким образом, в годы нэпа несмотря ни на какие трудности Русская Православная церковь на Тобольском севере сохраняла прочные позиции. Лишь резкое ужесточение государственной политики в 1929–1930 гг. изменило ситуацию. Активизация антирелигиозной пропаганды, репрессии против духовенства, закрытие храмов сделали невозможным дальнейшее существование сколько-нибудь организованной религиозной жизни в крае, в полной мере возродившейся лишь на рубеже 1980–1990-х гг.

1. Государственное бюджетное учреждение Тюменской области «Государственный архив в г. Тобольске (далее – ГБУТО ГА в г. Тобольске). Ф.И-156. Оп. 29. Д. 2655.
2. За Советы без коммунистов: Крестьянское восстание в Тюменской губернии. 1921: Сб. документов / Сост. В.И. Шишкин. Новосибирск, 2000.
3. ГБУТО ГА в г. Тобольске. Ф. И-694. Оп. 1. Д. 267.
4. ГБУТО ГА в г. Тобольске. Ф. Р-434. Оп. 1. Д. 116.
5. ГБУТО ГА в г. Тобольске. Ф. Р-434. Оп. 1. Д. 188.
6. ГБУТО ГА в г. Тобольске. Ф. Р-708. Оп. 1. Д. 14.
7. Судьбы народов Обь-Иртышского севера: (Из истории национально-государственного строительства. 1822–1941 гг.). Тюмень, 1994.
8. Загороднюк Н.И. Самаровский край: История Ханты-Мансийского района. Тюмень, 2003.
9. ГБУТО ГА в г. Тобольске. Ф. Р-434. Оп. 1. Д. 229.
10. ГБУТО ГА в г. Тобольске. Ф. Р-708. Оп. 1. Д. 12.
11. ГБУТО ГА в г. Тобольске. Ф. Р-708. Оп. 1. Д. 14.
12. Тобольские епархиальные ведомости. 1919. № 7.
13. Волжанина Е.А. Из истории поселка Нори: 1920-е гг. // Земля Тюменская: Ежегодник Тюменского областного краеведческого музея: 2003. Вып. 17. Тюмень, 2004.
14. Религия и церковь в Сибири: Сб. науч. ст. и докум. материалов. Вып. 9. Тюмень, 1996.
15. Акты Святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России, позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве высшей церковной власти. 1917–1943 гг. / Сост. М.Е. Губонин. М., 1994.
16. ГБУТО ГА в г. Тобольске. Ф. Р-676. Оп. 1. Д. 111.
17. ГБУТО ГА в г. Тобольске. Ф. Р-676. Оп. 1. Д. 248.

Все статьи автора «tsysv»