В каждом обществе в разное время присутствовала своя особая атмосфера, которая определяла настроения и увлечения людей. Преобладание какого-нибудь литературного произведения, а особенно целого направления уже служит признаком духа того времени, ведь оно отражало жизненные идеалы и чувства живущего в то время населения.
В первой половине XIX века таким направлением стал романтизм – новое явление во французской культуре, связанное с идеологическим влиянием французской революции, к которому принадлежал Франсуа Рене де Шатобриан – французский писатель и политический деятель, признанный «отцом романтизма» во французской литературе. Новизна его литературного стиля проявилась в первую очередь в описаниях природы, его глубинный анализ человеческих эмоций стал настоящим образцом для подражания поколениями романтических авторов не только во Франции, но и за рубежом.
В апреле1802 г. во Франции произошло весьма важное литературное событие, совпавшее по времени с торжественным празднованием заключения Конкордата. Событием этим был выход в свет произведения Ф. Р. де Шатобриана «Гений христианства».
Время выхода книги в свет было, действительно, выбрано самое подходящее для того, чтобы произвести сенсацию, а с другой стороны, успеху книгу содействовали и литературные друзья Шатобриана и духовенство, среди которого автор «Гения Христианства» нашел многочисленных приверженцев. Первый консул тоже стал оказывать свое покровительство Шатобриану, и последний посвятил прямо ему второе издание книги. Известно, что лишь после казни герцога Энгиенского Шатобриан стал в оппозиционное отношение к Наполеону.
Во время революции якобинцы пытались уничтожить христианскую веру, желая утвердить культ Разума. Поэтому Шатобриан считал, что именно ослабление христианской религии привело к революции.
Для всего общества, взятого массе, события революции были серьезным испытанием: они слишком потрясали ум и воображение, заставляя содрогаться сердца при виде бедствий и ужасов; это все не могло не отразиться на чувствах людей. И именно возвращение к религии было вызвано внутренней потребностью души народа, до глубины потрясенного страшными событиями эпохи.
Хотя, интерес к религии был не только со стороны людей, искавших опору и защиту для душевного спокойствия, он вызывался и соображениями политических свойств, в силу, которых религия была нужна, как лучшая опора общественного порядка. Наполеоновский Конкордат был порождением именно этого последнего сознания.
Но народу, утратившему спокойствие души после революционного переворота, требует поэт, который сможет дать людям уверенность и успокоить их тревоги. Таким образом, Франсуа Рене де Шатобриан своим пятитомным трактатом «Гений христианства» заново открывает изверившимся людям вечные ценности христианства.
Нужно отметить, что произведение было написано во время больших потрясений в жизни Шатобриана. Ужасающие события революции, связанные со смертью близких людей, заставили его глубоко переосмыслить жизнь и обратиться к христианству; обновить его веру: «Я уступил не великим сверхъестественным светочам, — писал он, — мое убеждение вышло из сердца: я заплакал и уверовал»[1].
Сам Шатобриан отмечал о том, как народ нуждался в религии после тех страшных событий: « Я выпустил «Гений Христианства» в пору, когда храмы наши были разрушены. Верующие сочли себя спасенными: в то время люди нуждались в вере, алкали религиозных утешений, которых долгие годы были лишены. Сколько сверхъестественной силы приходилось просить у неба после стольких бедствий. Все спешили в Божий храм, как бегут в дом врача, когда кто-то тяжко болен. Жертвы наших смут спасались у алтаря: потерпевшие кораблекрушение в надежде на избавление цепляются за скалу»[2]. Из этого можно заключить, что религия стала для людей той опорой, которая служит спасением от многих бед, тем моральным и нравственным ориентиром, который направляет человека на истинный путь, дает надежду и лечит душевные раны.
Шатобриан отмечал, что христианство служит связующим звеном между античным миром и средневековым: «Рядом с рушащимся миром язычества восстал некогда другой мир, как бы смотрящий извне на эти величественные картины, бедный сторонний, одинокий, вмешивающийся в житейские дела, лишь, когда в его уроках или помощи нуждаются. Как чудесно было лицезреть этих первых епископов, почти сплошь причисленных к лику святых и мучеников, этих простых священников, которые пекутся о реликвиях и кладбищах, этих монахов и отшельников в обителях и пещерах, которые проповедуют мир, целомудрие, милосердие, когда кругом царя война, разврат, варварство; посещают римских тиранов и татарских или готских вождей, дабы упредить несправедливость одних и жестокость других, останавливают войска деревянным крестом и миротворным словом, остаются слабейшими из смертных и при этом защищают человечество от Аттилы, существуют между двумя мирами, дабы связать их, дабы облегчить последние минуты умирающего общества и поддержать первые шаги общества, находящегося в колыбели»[3].
Период Республики и Империи были одинаково неприемлемыми для Шатобриана, вызывали у него резкую критику, однако отношение к ним существенно различалось. Республиканская эпоха ошеломила его, как «самая оригинальная, и самая впечатляющая, благодаря тому, что она была уникальна»: «никогда не видели, никогда не увидят, чтобы физический порядок устанавливался моральным беспорядком, единство исходило из правления многих; эшафот, возведенный в закон, служил человечеству»[4]. Зловещий образ Республики, однако, не мешал ему найти ее реальные преимущества – перед бонапартистским правлением: «она нас убивала, но она нас и славила», она не была побеждена иностранными нашествиями. Империя же погубила свободу: «мы исчезли… все принадлежало Бонапарту»[5].
Падение морали и озлобленность французского народа очень обеспокоила Шатобриана - « кровавые оргии, отвратительные сцены просто не могли быть ужаснее… Женщины из народа… шли к машинам смерти как к своим очагам, эшафоты управляли публичными нравами, а смерть стала оплотом правительства»[6].
Шатобриан хотел, чтобы революция в плане свержения деспотов и тиранов, не была ограничена только волнами народного гнева, справедливо нахлынувшими и прорвавшими дамбу; во главе ее должны стоять люди, которые зададут для потока новое русло. Однако при этом, как справедливо считает Шатобриан, этими людьми, лидерами народного движения, не должны быть популисты, достигающие за счет расположения к народу собственных целей, или агрессоры, вымещающие за счет своего поднятия на гребень волны свою ненависть к определенным сословиям или социальным группам. Идеалы для бунтующих масс должны задавать люди, осознающие свою ответственность перед обществом и желающие ему оздоровления от той заразы, против которой и была начата революция, но между тем напоминающие народу, ставшему свободным и лишившемуся контроля со стороны норм морали и религии (которые имеют огромное значение как сдерживающий фактор для злобы и желания причинять насилие), напоминавшие народу о правильности тех принципов, на которых возможно построение справедливого общества, где всем воздается по заслугам, но никто не будет обиженным.
Как романтик, Франсуа Рене де Шатобриан по-новому осмыслил христианство, оно стало для него образцом нового искусства. Истинность религии автор усматривает в ее поэтичности, потому что она раскрыло новый мир человеческих чувств.
«…Настало время показать, что, не стремясь принизить мысль, христианство удивительным образом отвечает стремлениям души и может зачаровывать ум таким самым божественным способом, как все боги Вергилия и Гомера»[7], — писал Шатобриан в предисловии «Гения христианства».
Но, несмотря на общее очарование христианства и античной религии, Шатобриан отмечает преимущество христианской религии, в том что она затрагивает глубину человеческой души: «Священное писание объясняет нам наше происхождение и сущность нашей природы; христианские таинства непосредственно касаются нас; повсюду мы видим самих себя; для нас принес себя в жертву Сын Божий. От Моисея до Иисуса Христа, от Апостолов до последних Отцов Церкви – все являет собой образ внутреннего человека, все направлено на то, чтобы развеять окутывающую его тайну: и это одна из отличительных черт христианства, которое всегда сливало воедино человека и Бога»[8].
Христианство в целом рассматривается автором как образец эстетического и прекрасного и является самой поэтической и человеческой религией, более других благоприятствующая свободам, искусству и литературе: « Из всех существовавших религий, христианская — самая поэтичная, самая человечная, самая благоприятная свободе, искусствам и наукам; современный мир обязан ей всем, от земледелия до абстрактных наук, от больниц для бедных до храмов, воздвигнутых Микеланджело и украшенных Рафаэлем; нет ничего Божественнее ее морали, ничего привлекательнее и торжественнее ее догматов, ее доктрины и ее культа; она покровительствует гению, очищает вкус, развивает благородные страсти, дает мысли силу, сообщает писателю прекрасные формы и художнику совершенные образцы»[9].
В свой трактат «Гений Христианства» Франсуа Рене де Шатобриан включил две повести – «Атала» и «Рене». «Атала» — это апофеоз возвышенной и самоотверженной любви, органически сливающейся с грандиозной и многокрасочной природой Америки, а «Рене» — исповедь человека послереволюционной поры, утратившего связь с прошлым и не нашедшего себе места в новом обществе. В «Рене» Шатобриан вывел тип нового героя разочарованного в людях и обществе, страдающего человека, которого гложет одиночество, и не находящего избавления от мучающей его тоски. Этот внутренний недуг получил название «болезнь века» («mal du siècle»)[10]. В повестях, помимо прекрасного писания природы, глубоких затрагивающих сердца событий, Шатобриан провозглашает идею всеспасительной христианской религии. Воздействие «Гения Христианства» не ограничилось минутным воскрешением религии, которую все считали покоящейся в могиле: оно совершил превращение более долговечное. Новым в книге был не только слог, но и доктрина; не только форма, но и содержание: отныне, выбирая между верой и неверием, юные умы перестали почитать исходной точной атеизм и материализм; люди стали заново изучать истоки христианства; благодаря писателям идея Бога и бессмертия души вновь обрела власть над людьми. Франсуа Рене де Шатобриан дал точное описание духу того времени: «Это была единственная и памятная эра в истории человечества, когда небо сообщалось с землей через души гениев»[11].
Библиографический список
- Шатобриан Ф. Р. де. Замогильные записки. – М., 1995. – С. 165.
- Там же. – С. 190.
- Там же. – С. 192.
- Там же. – С. 260-261.
- Там же. – С. 316.
- Там же. – С. 69-70.
- Шатобриан Ф. Р. де. Гений Христианства// Литературные манифесты западноевропейских романтиков. – М., 1980. – С. 392.
- Там же. – С. 393.
- Там же. – С. 396.
- Французская историческая повесть. – М., 1982. – С. 11.
- Шатобриан Ф. Р. де. Замогильные записки. – М., 1995. – С. 192.