Во второй половине XVII в. в Московском государстве установилась система политического судебно-следственного процесса. В Уложении 1649 г. впервые были зафиксированы этапы процесса, определены виды наказаний, обозначены основные преступления против государя – покушения на жизнь и здоровье царя, измена, скоп и заговор.
Статьи, составляющие вторую главу «о государьской чести, и как его государьское здоровье оберегать», по сравнению с предыдущими законодательными актами отличаются большей разработанностью, лаконичностью и четкостью формулировок. Неизменным остается лишь вопрос о соотношении того, что диктовалось законом, и того, что осуществлялось на практике. В данной статье мы попробуем проследить актуальность положений Уложения для такого «нашумевшего» дела второй половины XVII в., как дело Степана Разина.
Согласно Уложению политический судебно-следственный процесс должен был начинаться с извета. Но среди документов, составивших дело Степана Разина, изветных челобитных на предводителей восстания мы не находим. Возможно, это связано с тем, что наиболее важные политические дела, как правило, возбуждались личным указом государя. Так же воеводы на местах без всякой челобитной, жалобы, доноса могли начать розыск в случае массовых бунтов, восстаний и крупных заговоров, исходя из практической целесообразности и интересов государства.
Изветы на рядовых участников восстания Разина встречаются с завидной регулярностью и обладают схожей структурой, так как составлялись подьячим в приказе по единому образцу. Условно можно выделить три части челобитной: 1) первая включала в себя обращение к царю, указание имени того, кто извещает, и того, на кого этот извет направлен; 2) затем следовало само содержание извета, его суть; 3) заканчивалась челобитная просьбой милости и справедливого суда.
Помимо письменного извета в деле Степана Разина известны случаи устного его варианта. Так, анонимный автор первого сочинения о восстании сообщает: «Брат его [Фролка Разин], придя на место казни, крикнул, что знает он слово государево, – так говорят, когда намериваются открыть тайну, которая может быть объявлена лишь самому царю. Когда спросили, что он имеет сказать, Фролка ответил, что про то никому нельзя знать, кроме государя» [1, с. 114]. Как мы знаем, пытаясь таким образом оттянуть свою казнь, Фрол донес следствию о спрятанных на острове посредине Дона, под вербой в засмоленном кувшине «воровских письмах» своего брата.
Следующий за изветом розыскной процесс в случае Степана Разина происходил в спешке. Царь и бояре пытались предотвратить невыгодные для государства последствия – волнения народа. Розыскная комиссия по делу Разина, во главе которой стоял боярин князь Ю.А.Долгорукий, давний злой гений Степана, начала свою деятельность сразу же после того, как бунтовщика привезли в Москву. Он тотчас же был приведен к пытке и там горько сетовал на смерть своего брата, повешенного ранее по приказу все того же Долгорукова [1, с. 114].
Для допроса Разина были сформулированы 10 пунктов Алексея Михайловича, направленные пытавшим Степана боярам с целью выяснения важных политических фактов и царских домыслов [2, с. 80–81]. Конечно, мы не можем утверждать, что только эти вопросы задавали преступнику с 3 по 6 июня, но само их наличие говорит об особом интересе государя к личности бунтовщика. В большей степени статьи Алексея Михайловича направлены на выявление возможных участников восстания и его покровителей из числа влиятельных персон того времени. Так, в трех вопросах царь прямо или косвенно пытается выяснить причастность к деятельности восставших бывшего патриарха Никона, до сих пор вмешивавшегося в политическую жизнь Московского государства.
Утрата расспросных речей Степана Разина не позволяет нам в деталях восстановить ход розыскного процесса, а уж тем более показания самого авантюриста. Единственное, европейские очевидцы в один голос подчеркивают удивительную стойкость Разина во время многочисленных допросов. «Таково было неодолимое бешенство тирана: раз он не мог прибегнуть к оружию, он решил мстить молчанием» [3, с. 74]. Также, иностранцы сообщают о некоторых видах пыток, применявшихся по отношению к Разину. Но достоверность их сведений вызывает большие сомнения, так как сложно представить, что в атмосфере крайней таинственности и секретности, являвшейся характерной чертой политического сыска, посторонние могли быть допущены в застенок пыточной камеры. Скорее всего, подобные сюжеты возникали в результате людской молвы и различных догадок.
Сказка, озвученная Степану и Фролу Разиным в Москве 6 июня 1671 года, представляет собой исключительно интересный памятник. Обличая многочисленные преступления братьев, царь и бояре имели целью воздействовать на толпу, вселить в души людей ненависть к преступникам и изменникам. Исходя из этого, приговор можно расценивать как акт воспитательный, назидательный и даже отчасти запугивающий, имеющий явную идеологическую направленность.
Разину инкриминировались многочисленные разбои, убийства и грабежи: «на Волге и под Астраханью погромил и многих людей побил»; «воеводу Семена Беклемишева ограбил без остатку и вешал ево к щегле» [2, с. 83–84]. Причем в XVII веке покушение на жизнь людей, служивших государю – воевод, сотников, стрельцов – приравнивалось к покушению на жизнь самого царя. Поэтому, казалось бы, обычные уголовные преступления резко принимали на себя ярко выраженный политический характер.
В 1669 г. Степаном и его товарищами была принесена своеобразная присяга на верность, скорое нарушение которой бесспорно воспринималось государем, как измена. Более того, к этому добавлялись многочисленные факты распространения Разиным и его единомышленниками воровских писем с целью «привесть на прелесть и на измену многих людей».
Для легализации своих преступных деяний Степан Разин использовал зародившуюся еще в Смутное время самозванческую идею. Согласно сообщениям иностранцев, с войском мятежников шло два судна. Якобы на одном, обитом красным бархатом, плыл воскресший царевич Алексей Алексеевич, а на другом, покрытом черным бархатом, находился старец Никон, чей авторитет в народе был велик и мог побудить к участию в восстании. Понятно, что ни Никона, ни царевича рядом с Разиным не было. При этом установить, какие храбрецы решились сыграть роль столь важных персон, практически невозможно. Относительно Лже-Никона принято полагать, что его судно пустовало, а Лже-Алексеем определяют либо молодого князя Андрея Черкасского [4, с. 31], взятого в плен под Астраханью, либо Максима Осипова – одного из разинских атаманов [5, с. 310].
Как правило, политические дела сопровождались обвинением в богохульстве. Так, Разин в 1670 г. «забыв страх божий, отступя от святые соборные и апостольские церкви, будучи на Дону, и говорил про спасителя нашего Иисуса Христа всякие хульные слова, и на Дону церковей божиих ставить и никакова пения петь не велел, и священников з Дону збил, и велел венчатца около вербы» [2, с. 84]. Насколько справедливы эти обвинения, сказать трудно, так как в XVII в. любые преступники, особенно политические, воспринимались богоотступниками. Поэтому многие безнравственные поступки просто-напросто приписывались, дабы усугубить вину и вызвать осуждение народа.
Таким образом, согласно нормам Уложения, Степан Разин был повинен в целом комплексе политических преступлений. Не удивительно, что уже по приезде в Москву «по делу и без того ясному» [3, с. 74] он был приговорен к смертной казни через четвертование.
Процедура казни Степана Разина в официальных грамотах и документах описана довольно сухо: «кажнен смертию», «четвертован, разбит на колье». Другое дело – иностранные известия. Западноевропейские путешественники, послы и журналисты дают нам уникальный материал, относящийся как непосредственно к ходу казни, так и к описанию поведения самого Разина. Хотя они и склонны к преувеличению и излишнему трагизму.
Конечно, московское правительство само способствовало такому восприятию, так как не отходило от традиции облекать казнь важных государственных преступников в общенародно-позорящую форму. Это выражалось не только в избрании четвертования, как способа осуществления наказания, но и в предоставлении иностранным послам возможности находится «так близко, что некоторые из них вернулись [домой] обрызганные кровью казненного» [3, с. 75].
Казнь Разина являла собой поистине отвратительное зрелище, устроенное, чтобы показать народу, чего заслуживает тот, кто изменил своему государю, пролил море крови невинных людей и вверг страну в разорение. Его голова, руки и ноги насажены были на заостренные колья, а обрубок тела брошен псам. Так закончил свой путь великий авантюрист XVII в., но с ним не закончилось его дело.
Вместе со своим предводителем к смертной казни были приговорены все видные деятели восстания. К июлю 1672 г. относится сыскное дело атамана Ф.Шелудяки, разгромленного боярином И.Б.Милославским под Астраханью [2, с. 206–208]. А спустя 6 лет был казнен Фролка Разин, который, несмотря на все свои ухищрения, не смог избежать трагической участи, уготованной ему царем.
Смертные приговоры ждали и многих рядовых восставших. Особенно тех, которые даже после разгрома Разина не били челом, не просили о милости и не приносили присягу. А на местном уровне наиболее распространенными являются пометы «послать къ Москве». Зачастую, к ним добавляется решение отправить в столицу и жену обвиняемого, что было связано с подозрениями о соучастии или недоносительстве родственников при всеобщей обязанности извещать.
Стоит отметить особое отношение органов сыска к священнослужителям. Царь видел в священниках своих потенциальных агентов, являвшихся идеологической опорой и основой государства. Поэтому их причастность к восстанию, укрывательство и пособничество восставшим рассматривалось, как своеобразное нарушение служебных обязанностей, регламентированных законом Божьим и людским.
Удивительно, что дело Степана Разина растянулось вплоть до середины XVIII века. Именно к XVIII веку относятся несколько «непристойных речей», в которых упоминается запретное на тот момент имя Степана Разина. Например, в октябре 1706 г. Федор Дмитриев обвинял Якова Шапошникова в том, что «он же де, Яков, у Стеньки Разина был товарищем в Нижнем Новгороде, и чинил бунт» [6, с. 215]. А капитан артиллерии Богдан Тютчев уже в 1744 г. был понижен на время рангом за то, что называл Саратов городом Разина [6, с. 218–220].
Подводя итог, отметим, что «de facto» приговор, как самому Разину, так и другим участникам восстания, выносился в полном соответствии с нормами Уложения. Но на практике в первую очередь воля царя, а не закон, решала участь политических преступников. Уложение само по себе давало широкий простор для употребления законодательства в нужных государю целях. Государь, в свою очередь, этим умело пользовался. Таким образом, политический судебно-следственный процесс ярко отражал общую тенденцию развития Московского государства во второй половине XVII в. – становление самодержавной формы правления.
Библиографический список
- Записки иностранцев о восстании Степана Разина / под ред. А. Г. Манькова. Л., 1968.
- Крестьянская война под предводительством Степана Разина: сборник документов. Т. 3, Подавление восстания, казнь С. Разина и позднейшие отголоски движения (с января 1671 г.) / сост. Е. А. Швецова; ред. А. А. Новосельский. М., 1962.
- Иностранные известия о восстании Степана Разина: материалы и исследования / под ред. А. Г. Манькова. Л., 1975.
- Буганов В.И. “Розыскное дело” Степана Разина // Отечественная история. М., 1994. № 1.
- Соловьев С.М. История России с древнейших времен: В 15 кн. Кн.4. М., 1960.
- Крестьянская война под предводительством Степана Разина: сб. документов. Т. 4: Дополнительный / сост. Е. А. Швецова ; ред. Л. В. Черепнин, А. Г. Маньков. М., 1976.